- Он бросил меня?
- Что ты, детка! – Альфред заливает растворимый кофе кипятком. – Он просто устал. 
Америке знакомо это ощущение – тебя переполняет гелий, прямо как воздушный шарик, а потом за секунду до полета в небеса звучит хлопок, и ты падаешь пошлой резиновой кучкой на оплеванный асфальт. 
Бесполезный.
Опустошенный.
Уставший.
Мистер Факинг Джонс, любитель вести переговоры, он выждал две недели, а затем подошел к красивому блестящему телефону, снял трубку и набрал номер Ивана Брагинского. 
- О, привет, - сонно и безрадостно.
- Ты отправил ее ко мне, – возражений не следует, наверняка правду нечем крыть. 
– Придумай хорошую причину для психованной адской сестренки, потому что мне откровенно неохота.
Чавканье в трубке. 
В Нью-Йорке время жирных пончиков и дешевого кофе в пластиковых стаканчиках. Губы Альфреда в белой пудре, и выглядит он кокаинщиком, правда не очень довольным – все уплачено, а кайф не пришел. Поставщик как раз на линии тратит его деньги и напряженно сопит в трубку.
Старые добрые времена.
- Она там? Я имею в виду - где-то поблизости.
На всякий случай оглянувшись, Америка пожимает плечами и отрицательно качает головой, а потом, спохватившись, что собеседник его не видит, отвечает:
- Слава Иисусу, нет. Он любит меня, поэтому бережет от таких страшных женщин.
Альфред диктует номер своего домашнего телефона и желает России паршивого дня, мысленно желает, а вслух лишь бросает беспечное «пока». Он не нашел применения Наташе в своем доме, но, вернувшись усталым и голодным в этот вторник, обнаружил ужин и ряды футболок, которые кокетливо раскачивались на ветру. 
- Спасибо, - весь этот блеск был неожиданным. – Нет, правда, большое спасибо. Ненавижу домашние дела.
- Мне было нечем заняться, - говорит Наташа, с отстраненным видом листая глянцевый журнал: холеные почти-порно-звезды и блестки на их телах. Пока Альфред поглощает домашний ужин, что само по себе очень непривычно, он может рассмотреть фото даже без очков. 
- Окей, - отвечает он и на следующее утро оставляет ей свою кредитку. 
Америка не знает, что сказал Иван. Наташа антиболтлива, но разговор с братом явно пошел ей на пользу. Беларусь не говорит про отъезд, как раньше, и проводит больше времени вне квартиры. И даже не морщится, когда Альфред приглашает ее в ресторан – нехорошо, чтобы девушка была все время предоставлена сама себе, поэтому он решает ее немного развлечь.
Пока Джонс держит в голове «она-тут-гость» – он хозяин положения и может расслабиться, но стоит об этом забыть – и по спине проходит неприятный холодок. 
Наташа в простом платье, которое не достает до колен, шея и руки открыты, а в ложбинке, как раз между двух соблазнительных округлых грудей, простой медальон. Когда она наклоняется, чтобы осторожно откусить кусочек мяса, волосы падают на лицо – тугие локоны медового цвета. Без вечного банта на голове она больше не напоминает старшеклассницу, которая решила задержаться навечно в выпускном классе. 
- Хорошее место, - вот что она говорит, когда подают десерт. – Там, - она стучит ногтем по сумочке на краю стола, - слишком много денег. Мне столько не нужно.
Про кредитную карточку Альфред забывает в тот же момент, когда отдает ей, так что он просто пожимает плечами. «Трать сколько нужно», - он улыбается, приятно быть щедрым и благотворительным. В кинотеатре по соседству идет новый фильм, который даже отдаленно не походит на нечто интеллектуальное, но они честно сидят весь сеанс, и Наташа ест попкорн Америки. Когда она просит колу и начинает посасывать ее через полосатую трубочку, Альфред отворачивается – это непрямой поцелуй, но лучше не думать о таких вещах. 
Вовсе не думать. 
Не считать месяцы от последнего секса.
Поцелуя.
«Как же хочется сдохнуть». 
- Хорошие духи, - замечает Джонс, когда их по дороге домой настигает дождь, а от капель запах становится сильнее.
- Твои, ты же не против? – бесхитростность и детская непосредственность, есть у них что-то общее с Россией. 
- Против? – «С ума меня сводишь». – Нет.
В квартире пахнет озоном – все окна настежь открыты, а темнота переливается через подоконники и заливает пол. Сбросив туфли у двери, Наташа направляется на кухню и привычно включает чайник. Альфред прислоняется к стене и трет виски – вечер так хорошо начинался, но больше ему ничего не светит – только душ и постель. 
И тут она задает этот вопрос.
- Он бросил меня?
- Что ты, детка… Он просто устал. 
И кофе моментально становится горьким, несмотря на три ложки сахара. Секунда – и уже пять, но эффект паршивый; все отправляется в раковину, а то, что попадает в желудок, хочется побыстрее вытащить наружу. 
- Устал? – Наташа улыбается, кривится и покусывает губы. – Я тоже, я тоже. Спокойной ночи.
Сны паршивые, а после того, как Беларусь в форме болельщиц из американской школы совращает его в туалете, Джонс открывает глаза и облизывает губы. Четыре утра, во рту пустыня Гоби и хочется в туалет. Постель перекручена, будто у него были приступы эпилепсии во сне, а одна из подушек валяется на полу. 
Девушка возникает призраком на пороге, когда он возвращается из ванной комнаты.
- Плохие сны?
Грязные.
- Бывает, - Альфред улыбается, - но у меня есть это, - в руках баночка, а в ней таблетки. – Настоящее спасение от бессонницы. 
Дорогой ортопедический матрас чуть прогибается, когда Беларусь присаживается рядом – с нечесаными волосами и чуть опухшим от сна лицом она намного ближе и реальней, чем там, в ресторанчике или в темном зале кинотеатра. Живая и не идеальная - была бы, если бы губы были чуть меньше, но и эти губы заводят и плевать, что они великоваты для кукольного лица. 
Под шелковой тканью короткой майки очаровательно торчат соски. Прохлада клубится в комнате – все из-за прошедшего дождя. Под ладонью ее тело холоднее, чем воздух; кусок мрамора, суровая и прекрасная богиня.
И до обидного реальная оплеуха. 
И звон в ушах.
Наверное, она думает: «жри свои таблетки», - но говорит:
- Я посплю еще часа три. 
После дождя город окутывает туман, а это навевает воспоминания. Нетронутые таблетки отправляются обратно в ящик, а Джонс смотрит телевизор, совершает ленивый серфинг по каналам, задерживаясь на каждом не более пяти минут. Когда глаза начинают закрываться – нет, он не идет в спальню и не засыпает прямо на диване – мешает кофе с колой и лимоном. Лимона чуть больше, чем нужно, он щиплет язык и заставляет часто сглатывать. 
Через неделю Америка приглашает Наташу на свидание. 
Он надевает рубашку без галстука, чтобы не выглядеть офисной крысой, и покупает бледно-розовые розы, как раз под цвет ее щек.
- Старомодно, - замечает девушка, прижимая к себе цветы, но выглядит довольной. 
Когда они прогуливаются по набережной, Беларусь берет его за руку:
- Давай уедем из города?
Раздается предупредительный крик, и рядом падает футбольный мяч, обдав их волной песка, а потом какой-то пацан, шустро схватив его, бормочет извинения и убегает. 
- Куда-нибудь на юг, - продолжает Наташа и прижимает раскрытую ладонь к груди Альфреда. – Как можно южнее, - ниже, а потом узкая ладошка ныряет под не заправленный край рубашки. 
- Хорошая идея, - Америка сверкает улыбкой.
Деликатно обнимает за талию.
Целует в висок.
- Поехали домой, baby. Нужно паковать вещи. 
Южнее - это значит много часов за рулем вдоль побережья океана и сытое урчание доджа. Много часов только для того, чтобы можно было зарыться в песок на пляжах Майами.
- Ты обязана там побывать, - говорит Альфред и жадно опустошает бутылку с ледяной колой – ему нужно передохнуть, а то дорога начинает расплываться перед глазами. – Чудесное место.
И Куба на непочтительно близком расстоянии. Сколько нервов он потратил на этого ублюдка с вечной сигарой, зажатой в зубах. И куда ни ткнешься – повсюду сплошное упоминание об Иване. Джонс скашивает глаза и, полюбовавшись на бедро девушки, отводит взгляд – хотя, надо признать, что его родственники оказываются куда более приятной компанией, чем сам Брагинский.
Наташа сидит на полотенце, расстеленном на капоте машины. Солнце жарит как сумасшедшее, а она медленно ест мороженное и облизывает пальцы. Бретелька платья соскальзывает с плеча – ткань сохраняет видимость приличий, но по правде, если она полностью разденется, вряд ли разница будет очень заметной. 
- Я футболку сниму, ты не против?
Беларусь пожимает одним плечом – «делай, как хочешь» – доедает мороженое, выбрасывает палочку в урну и спрыгивает на пыльную землю.
- В тридцать третьем, - Джонс смотрит на спидометр и решает остановиться на отметке в семьдесят миль в час, - в парке Бейфронт было совершено покушение на Рузвельта, он…
- Я знаю, кто он, - резко перебивает Наташа. – Интересовалась, - чуть мягче добавляет она. 
Альфред должен ощущать себя польщенным – за пределами его страны знают, кто такой Франклин Делано Рузвельт.
Должен.
Но не.
- Почти приехали, - настроения поддерживать дружескую беседу нет.
Оставив сумки в номере, Джонс распластывается на кровати и ощущает себя чертовски уставшим, и виной тому адская сестренка его давнего врага. Она пришла и увязла в его жизни, как жвачка, прилипшая к джинсам – выведешь с трудом, а след все равно останется. Америка дремлет под стрекот вентилятора и ежится каждый раз, когда холодный поток воздуха касается его ног. Наташа ушла, перед выходом критично осмотрев себя в зеркале – поправила купальник, взяла полотенце, крем от загара и упорхнула. 
Кажется, Америка заснул. Когда хлопает дверь – он поднимает голову и заспанно трет глаза.
- Вода теплая, - Беларусь улыбается – о боже, что это за улыбка, и в руках два стаканчика с растворимым кофе.
Ладно.
Он берет свои мысли назад. 
- Не хочешь искупаться? 
Мокрое полотенце Наташа бросает на пол возле сумок, а сама пытается расчесать спутанные волосы. Влажные пряди падают на лицо, и Альфред облизывает губы – «наверняка она соленая» – смеется – «вся».
- Может быть позже.
- Окей, - говорит девушка и залазит на кровать. – Держи, проснешься моментально.
Америка едва успевает сделать пару глотков – кофе теплый, если его не выпить, можно будет сразу куда-нибудь выливать, буквально пара минут, и это будет холодная бурда – как стаканчик отбирают, и Беларусь запускает руку в его выгоревшие волосы. Крепко цепляется длинными пальцами и медленно ведет губами от виска ко рту, а затем садистски неспешно целует, покусывая за нижнюю губу. Альфред дрожит – подлая женщина, напасть в самый неподходящий момент. Стерва. 
Он стонет, грубо проталкивая язык между ее губ, и дергает за первую попавшуюся веревку – боже, благослови бикини. Все эти шнурки буквально кричат и умоляют о том, чтобы их развязали. Выскользнув из тряпок, ее сочная грудь замечательно ложится в большие ладони Джонса, и, совершив одно нехитрое движение, он подминает девушку под себя.
- Мне нужно в душ.
«Да ты с ума сошла!», он мысленно хохочет, деликатно целуя аккуратное ушко. После того, как она вся пропахла его духами, землей и океаном, остается сделать один маленький штрих – и Беларусь будет пахнуть его телом. 
Слишком заманчиво, чтобы упускать такую возможность. 
Джонс поддевает тонкую ткань плавок – и пальцам становится горячо, а Наташа всхлипывает, хватая его за запястье. 
- Тише, baby, - Америка исступленно целует то брови, то скулы – куда дотягивается.
Сосредоточиться трудно, а держать себя в руках почти невозможно. 
- Ты наркоман, - девушка хрипит, блуждая взглядом по комнате, и останавливается на стаканчике с кофе. – Нельзя столько…
Смотрит куда угодно, но только не на Америку, не тогда, когда его горячие поцелуи более не ощущаются на середине бедер, а смещаются между ног. Беларусь закрывает глаза ладонью – лицо пылает, а она кусает губы – хочется схватить Альфреда за волосы и сладко стонать. 
Просить.
Еще.
И чуть глубже. 
- А то сердце не выдержит… - выдыхает девушка, когда Джонс останавливается и нависает над ней, упираясь руками в кровать. 
Под пальцами сердце Америки и вправду слетает с катушек. Без ножа руки почти сводит болезненной судорогой – всего несколько сантиметров и было бы: прощайте, мистер Альфред Ф. Джонс. Но она не идет на хитрость: говорит голосу брата в голове «заткнись!» и обхватывает Альфреда ногами. 
«Я пожалею».
- Не пожалеешь, милая. 
Америка чертовски болтливый – шепчет между вздохами и стонами, касаясь губами уха, и ритмично двигает бедрами. Остается только покрепче вцепиться ему в плечи, расслабиться и получать удовольствие. Чистое удовольствие, кое-как разбавленное эмоциями, но это лучшее, на что она может рассчитывать.
Сейчас.
И в ближайшем будущем. 
Затем провал в сон и пробуждение в чьих-то сильных руках. 
- Наигралась? Вернулась бы ты домой, Наташа.
Россия кажется расстроенным или и вправду расстроен. Хорошо, что звук был выключен, иначе бы Альфред проснулся. Зачем ему знать про этот разговор? Телефон в руках, как раскаленный кусок железа – девушка осторожно выбирается из объятий и садится на край кровати. Молчит в трубку. 
- Кто там?
Джонс обнимает ее за талию и притягивает к себе, зарываясь лицом в волосы.
- Брат, - сухо и холодно. - Мне нужно ехать. У него проблемы.
Соврать, погладить пальцем кнопку сброса и выслушать тихий смех Ивана.
Нет ничего забавного во вранье. 
И в одиночестве тоже нет. 
- Он сам большая проблема, - давняя неприязнь никуда не делась, просто нырнула поглубже и затаилась. – Останься. Ты ему не нужна.
Смех обрывается. 
- Останься со мной.